это воспитание синодальщиной. синодальный строй (а до этого московское патриаршество, которое было едва ли не хуже) предполагает существование церковных структур на основе государственного принуждения. а государственное принуждение всегда основывается на шкурных интересах принуждаемых. кто-то один может вставать выше таких интересов, но система построена именно на них. поэтому считалось неприличным и чуть ли не нехристианским посягать на чужие шкурные интересы ради блага церковного.
в ситуации большевизма Сергий нашел себе смелость сделать единственно возможный логический вывод из подобной аксиоматики. Кирилл Казанский с ним не соглашался, но ничего не предложил взамен. все вообще профессиональные архиереи дореволюционной выучки, привыкшие уважать святыню принципа шкурных интересов в церковном управлении, либо стали сергианами, либо оказались в растерянности внутри СССР (как еще, напр., Григорий Шлиссельбуржский) или в эмиграции (ср. осторожные суждения в адрес Сергия со стороны тогдашней РПЦЗ).
по канонам и по примерам святых архиереям следовало дать понять клирикам и мирянам, что теперь мученичество и исповедничество является их ни в коем случае не особенной добродетелью, а прямым служебным долгом, за неисполнение которого, как в армии, положен расстрел (т.е. отпадение от Церкви вообще, а не просто исключение из клира). именно в этом, а не только в личном исповедничестве, состоял тогда долг архиерея.
так понимать долг архиерея смогли только те, кто не был испорчен синодальщиной, то есть либо вообще не был епископом до революции, либо, как Иосиф Петроградский, был епископом-аутсайдером. таковыми и оказались Виктор Островидов, Димитрий Любимов и др. лидеры иосифлян и катакомбной церкви.
